— Это ты дурак, — ответила Аня и совсем уж тягостно Коле стало рядом с ней в темноте.
— Пошли. Если его не прогонять, то кормить надо.
В ночной — свежей, живой, пронизанной капелью и светом фонарей — темноте дети немного очнулись, протрезвели.
— Куда теперь? — ежась, спросила Аня и голос, к радости мальчика, у нее был обыкновенный, прежний.
— Есть идея. Смотри: ищем машину подороже, только чтоб у дома стояла. Бросаем в нее кирпич или льдину.
— Шик, — сказала Аня, но Коля не обратил внимания.
— Хозяин выбегает из дому. Мы его бьем по голове и все забираем.
— Блеск, — сказала Аня, — а почему он выбежит?
— Сигнализация же.
— Можно попробовать… А если хозяин здоровый?
— Тогда сразу убегаем.
— Ну, давай, — уверенности в ее голосе слышно не было.
Они долго плутали по темным, сырым дворам, оскальзывались на корке льда, таявшей поверх асфальта, пугались собственных теней, принимая их за патрули, а вокруг все ржавели какие-то уж совсем допотопные Волги и Жигули.
— И откуда их столько понабралось? Не помню, чтобы их так много было.
— Может, все-таки Ладу? Или вон Жигули. Совсем новые.
— Жигули, — фыркнул Коля, — с него взять нечего, гол как сокол. Еще у нас просить будет.
— Как очнется.
— Ага, — и они вместе рассмеялись.
И снова они блуждали по бесконечным дворам, тянущимся, казалось, уже долгие километры.
— Вон, гляди!
Автомобиля еще и не видно было, а дороговизна уже чувствовалась — и в нарочито прямых очертаниях крупного кузова, и в тускловатых, благородно-сдержанных отблесках металла, и даже в масштабе — подойдя, они обнаружили, что колеса высотой мальчику по пояс.
— Да… — протянул Коля.
— Вот у него хозяин точно здоровый, — согласилась Аня.
— Даже и проверять не стоит.
И потянулись низкие арки, желтая штукатурка в сырых разводах, темные лужи, хрусткий лед, окна — будто бесконечный ряд копий «Черного квадрата», редкие звезды меж высоких тесных стен.
— О, — сказала Аня. Маленькая, округлая машинка дружелюбно желтела в темноте.
— Ну наконец-то! — Коля пригляделся и хмыкнул, — тут бояться нечего, думаю.
— Небось вообще тетка попалась, — Аня потопала ногами, наклонилась и подняла мутную ледяную глыбину, — только машинку жалко.
— Что ж поделать, — равнодушно ответил Коля, — так… Наверное, она в том подъезде живет. — Надо прямо у входа брать, чтоб соседи не спалили, — говорил-то он спокойно, важно, а внутри все дрожало от нервного предвкушения, тренькало, будто натянутая струна. И чувствовал он себя легким-легким: в груди и животе только сосущая пустота.
— Все соседи спят давно.
— От сигнализации проснутся.
Коля встал в густой, сырой тени под козырьком подъезда, сжав в кулаке огромный заводской болт с накрученной ребристой гайкой — этакая карманная булава.
Аня чуть отскочила в сторону, размахнулась и со всей силы бросила тяжелую льдину в округлое переднее стекло.
«Брямс-брямс-брямс!» — оглушительным хором, как сотни колоколов, зазвенело в темноте разбитое стекло. И еще громче, перекрывая затихающий звон, завыла сигнализация — так громко, что Коля уж перетрусил и был готов бежать, уверенный, что сейчас встанет на ноги весь двор.
Он съежился в сыроватой темноте, прижался к деревянной двери и вдруг, сквозь неумолчный вой, услышал в темноте подъезда суетливые, быстрые шаги: шлеп-шлеп-шлеп.
Выскочила на улицу быстрая тоненькая фигурка. Коля подпрыгнул и ударил гайкой в место, где должен был быть затылок. Правильно рассчитал — с тихим-тихим «ахх» изо рта жертвы вылетел воздух, и неизвестная упала на лед.
Под пронзительный вой сигнализации Коля быстро склонился (краем глаза заметив загоревшееся окно) к девушке.
— Ну как? — с азартом спросила Аня, подбегая к нему.
— Херово, — отвечал Коля, — бежим.
Хозяйка желтой машинки выбежала на улицу в одном халате и тапочках. Блестяще разработанная и исполненная акция провалилась. За всю эту долгую, тяжелую ночь они так ничего и не добыли.
Когда они наконец вернулись, Юстас еще спал. Измученные бессмысленным блужданьем, дети сбросили сырую одежду и, не сказав друг другу ни слова, легли спать.
Утром долго, хмуро пили кипяченую воду. Юстас сидел робкий, притихший. Коля вяло прихлебывал кипяток, сонно жмурясь и зевая, Аня прятала глаза и сидела, отвернувшись ото всех.
— А нет чего покушать? — наконец осмелился спросить измучившийся Юстас.
Ему никто не ответил; Коля сердито жмурился, у Ани бурчало в животе. Юстас совсем заробел.
— Нету, — наконец сказал Коля, — сейчс пойдем рыбачить.
— Ты чего? — очнулась Аня, — не надо!
— Других идей нет. Все остальное теперь почему-то не получается, — и он выразительно покосился на Юстаса. Вел Коля себя так, будто вчерашнего разговора не было.
— Лучше с голоду умереть. Ведь там, — она осеклась, взглянув на Юстаса, — та рыба сама неизвестно что ест.
Коля, наверное, не думал об этом. Ему представилось легкое тело, падающее в черные воды, жадный плеск и тут же — кусок белого жирного мяса, жарящийся на горелке.
Он как-то быстро дернулся — движение сродни падению доминошной фишки с ребра плашмя — и, упрямо глядя перед собой, ответил, — это лучше, чем ничего.
Заглянуть бы сейчас ему в глаза — старые, сухие, измученные. Худое лицо его высохло, окостилось и он похож сейчас на вдохновенного пророка, увидевшего нечто огромное и страшное, малой частью чего является наша Вселенная.
Пораженная Аня смотрела на него во все глаза.