— Давайте отпустим их, — сказал Юстас, когда они уже шли вдоль канала.
— Заткнись.
— Я достану поесть.
— Что ты достанешь?
— Она исполняет желания, — непонятно ответил Юстас.
Коля и Аня благоразумно промолчали, но Юстаса это остановило ненадолго. Не дождавшись ответа, он продолжил, — она исполняет желания, правда.
Никто не спросил его, кто «она» и Юстас продолжил сам, — улитка, которую я поймал. Она исполняет желания.
— Не может быть, — равнодушно сказал Коля.
— Правда! — горячо заговорил Юстас, — попробуй, загадай что-нибудь.
— Хочу мерседес, — чтобы отвязаться, сказал Коля.
Аня хмыкнула.
— Первый раз не считается?
— Нет, просто…
— Просто заткнись. Помолчи хоть немного, дай подумать.
Юстас наконец замолчал.
Коля выволок из-под матраса пластиковое ведро, критически осмотрел его внутренность, но нашел, видимо, достаточно чистым: он налил воды из пластиковой бутылки и пихнул в ведро кипятильник. Розетка у них была, но они старались как можно реже ей пользоваться — это считалось большим нарушением конспирации.
Аня брезгливо бросила пакет с уловом в угол.
— Думать не могу, как их есть.
— Так давайте их отпустим! — снова встрял Юстас.
— Ты дурак, что ли? Кушать нечего, понимаешь ты, болван? — злобно сказал Коля.
Юстас порхнул в сторону — точь в точь конфетный фантик, подхваченный ветерком.
Аня устало опустилась на ящик.
— Сети так вчера и не развесили, — после паузы вздохнула она. Никто не ответил и она медленно встала, подняла за концы сырую пропахшую сеть и встряхнула ее.
На усыпанный опилками пол спорхнули шуршащие шоколадные обертки, бурые водоросли, разбухшие сигаретные фильтры. Что-то тихо, светло звякнуло.
Юстас — которому единственному в голову пришла эта нелепая мысль — бросился на пол.
— Я же говорил! — торжествующим, обличающим людское неверие голосом говорил Юстас и широко расставленные глаза его вдохновенно горели, а на протянутой к Коле ладошке лежал маленький блестящий ключик.
— Что… ну что еще? — говорил еще ничего не понявший, но смущенный напором Коля.
— Мер-се-дес, — прочла-пропела Аня надпись на брелке и чудесно, недоверчиво улыбнулась, — не знаю, но…
Коля взял у Юстаса ключик, повертел его в руках, оглядел со всех сторон, для пущей солидности даже прикусил, — кажись настоящий. Не финтифлюшка.
Аня насмешливо фыркнула.
— Гляди, какой механик нашелся, — сказала она и Юстас взорвался счастливым хохотом.
— Ладно, — сказал чуть смущенный Коля, — ключи есть, а где машина?
— Где-то наверху, наверное. Да неважно, ты что, не понимаешь? — она бросилась к пакету…
— Это улитка, она… — тревожно пискнул ей вслед Юстас, очевидно, взволнованный судьбой остальных гадов.
Аня на вытянутых руках, как святыню, подняла над головой огромную улитку с сияющим человеческим глазом. Тоненький, маленький Юстас изгибался вокруг нее в восторженном танце.
Они были как бы подхвачены огромным экстатическим чувством и Коля, оказавшийся в стороне, смотрел на эту сцену — и особенно на вознесенную над головами гигантскую улитку, бессмысленно и торжественно моргавшую по сторонам — с каким-то вялым отвращением и даже страхом.
— Хочу ванну! Горячую ванну, с джакузи и всем и чтобы прямо здесь! — кричала Аня, воздевая руки к темному сырому бетону.
Улитка моргнула и тут же в углу (мгновенно облицевавшемся белым кафелем) возникла огромная, сверкающая чистотой ванна, а из сияющих кранов били горячие быстрые струи.
— Охренеть! Наконец-то, — сказала Аня, а Коля хмыкнул.
— Чур, я первая, — юркнув за появившуюся вместе с ванной шторку, крикнула она.
— Ну, девчонки, — только и сказал Коля, оторопело внимая праздничному рокоту и плеску. На секунду ему представилась Аня — худенькое, ускользающее тело в жарком пару, раскрасневшиеся щеки, мокрый встопорщенный ежик черных волос…
Коля отвернулся. В углу тихонько шевелился пакет с уловом. Ему вдруг стало тревожно.
— Ты в порядке? — заорал он, глядя на непроницаемую, плотную шторку.
«А что, если отодвинуть ее? Что, если я отодвину ее и войду внутрь?» — отогнал он чужую мысль. Неприятная была мысль и страшная. Он отошел от шторки.
— Нормально! — весело перекричала струи Аня, — сейчас сам увидишь.
Коля закурил. Оглянулся — Юстаса нигде не было. Ну, неважно. Чувствуя себя довольно глупо, он наклонился к лежавшей на столе улитке и тихо сказал: «Хочу ужин. Настоящий, с вином, закусками… И на скатерти!». Белесое нижнее веко медленно, как тяжелая волна, прокатилось по глазу — вниз и вверх — и Коля уже не удивился, увидев сверкающий хрусталем стол и почуяв удивительно аппетитные запахи.
— Все, свободно, — счастливая, раскрасневшаяся, со все еще чуть удивленной улыбкой, вышла Аня.
Коля без особой охоты полез мыться. Что-то тревожило его, не давало не только радоваться, но и просто принимать свалившееся счастье. На тяжких примерах жизнь научила его некоторым простым и глубоким истинам, и одной из них было: «бесплатный сыр бывает только в мышеловке». Но здесь это пессимистическое правило было неприменимо, потому что оно было для жизни, а здесь было чудо. Но что же тогда? Может быть, неосознанное чувство, говорившее ему, что старая жизнь с ее несправедливыми, но по крайней мере известными порядками, кончилась: начиналось что-то новое, неизведанное. Чудо, чудо, чудо, чудовище… Ему представилась улитка: как он наклонялся к ней и просил шепотом, а она исполняла требуемое, лениво и бессмысленно дергая веком. Чудо — это и есть чудовище, только такое чудовище, которое не делает тебе зла. Но все равно — чудовище.