— А Енот? — спросила Гипнос.
— Погиб. Через лес по старой дороге проезжала инкассация — пенсии в деревню везли. Мы ее взяли, но Енота застрелили.
— Что за мальчик с вами? — спросил Артем.
— Проснулся? Это Енот. Родители у него алкашня и мы забрали его с собой. Он будет последний настоящий эльф. Как, может, и вы.
Артем вспомнил неподвижный, равнодушный взгляд мальчишки.
— Пока он больше похож на деревенского дурачка.
— Он забывает. Прежнюю человеческую жизнь.
— Нам тоже надо будет забыть?
— Посмотрим, — улыбнулась Аня, — но я пока не вижу в ваших глазах искренней поддержки и горячего одобрения.
— Может быть, это потому что… — Артем еще продолжал говорить, а сам уже тяжелым, неловким рывком валился на охранницу. Взять ее за горло и, главное, не дать схватиться за пистолет…
Не вышло. Глухо хлопнул выстрел и Артем, крича от боли, упал на одеяла.
— Травматика бьет очень больно, — кивнула Аня, — но на самом деле у тебя просто большой синяк.
Отвечать у Артема не было сил, он и дышал-то с трудом. Вдруг понял, как это тяжело — дышать. И сколько мышц при этом задействуется. И тут холодная маленькая ладошка легла ему на лоб и — боль исчезла. Вся и сразу, будто сменился кадр на экране.
Шелестнул полог, в шалаше посветлело.
— Что такое? — спросила Яна.
— Уже ничего. Уже все в порядке, — ответила Аня.
— Набросился?
— Ага.
— Смелый. Жалко будет убивать, — Яна с интересом поглядела еще на Артема и упорхнула.
Танатос, сидевший до этого молча и походивший на маленького будду, поднял голову.
— Мы поняли, кто вы. Вы — это кусочек нового мира. Цыпленок, разбивающий тесную скорлупу. Свежий росток в умирающем отравленном лесу, — голос его, то глухой и торжественный, то срывающийся на неприличный щенячий визг, мало сейчас отличался от голоса обыкновенного ребенка, вдохновенно и взволнованно рассказывающего что-нибудь скучное. Разве что воздух чуть посвистывал во вспухших ранах на щеках.
— Но вы существуете и можете существовать, только если будем мы. Потому что я — Смерть, а она, — он указал на Гипнос, — сон. И мы пришли сломать старый мир, чтобы вы и такие как вы могли стать новым.
Некоторое время Аня молча глядела на него.
— Ладно, посмотрим, — наконец сказала она, обращаясь, правда, больше к Артему, чем к мальчику — Чтобы вы понимали ситуацию ясно: мы не можем рожать здесь. А дело должно быть продолжено. Лес будет защищен, — и отвернулась, считая, видимо, дальнейшую дискуссию непродуктивной.
— Спасибо, — сказал Артем Гипнос, — ты можешь еще что-нибудь сделать?
Девочка поняла его. Задумалась, потом ответила, — нет. Нет ничего, чтобы могло нам помочь.
И неуверенно добавила, — и вообще, лучше бы уйти с миром.
— Кто бы спорил, — проворчал Артем, — только кто ж нам даст?
Он кое-как сел, спросил у охранницы, — курить-то хоть можно?
— Курить? — удивилась Аня, — нет.
— А если я закурю, будешь стрелять?
— Нет.
Артем улыбнулся, вытащил сигареты и закурил.
Помолчали. Гипнос тревожно поглядывала на них, Танатос снова погрузился в неподвижность.
Артем докурил и с простодушной улыбкой протянул окурок Ане, — затуши, я не знаю, где здесь.
Он сам не понимал, откуда взялась в нем эта странная дерзость. Может быть, подумал он, это естественная реакция человека на неволю. И пулю (пусть резиновую) в живот.
Аня с сожалением поглядела на него, — думаешь, скоро помирать, так все можно?
— Думаю, да, — кивнул Артем.
— Одеяла сдвинь, затуши в земле.
Артем пожал плечами и вдавил и так уже умирающий огонек в твердую, утоптанную землю.
— Окурок в карман, — добавила Аня.
— Иди на х*р, лол, — даже удивился такому предложению Артем.
Спорить Аня не стала; впрочем, бросать окурок на одеяла или даже оставлять под ними Артему было неудобно, так что через какое-то время он и сам пихнул его в карман.
На этом общение и завершилось. Дальше сидели в тишине.
Приглушенные, доносились звуки нехитрой лагерной жизни: мерно и лениво кололи где-то дрова, звенела мандолина, потрескивал костерок, иногда ветер доносил негромкие голоса, один раз — звонкий хохот.
Полог откинулся и в заполненной вечерним солнцем щели возникло вытянутое бледное лицо, обрамленное длинными рыжими волосами и рыжей же бородой.
— Не устала? — спросил Ян.
— Нет, а долго еще?
— Нет. Говорят, бросался?
— Ага.
— Смелый…
— Жалко убивать будет? — саркастически перебил его Артем.
— Может, и не придется, — оптимистически заявил Ян, впервые обратив внимание на пленника.
— Так сколько еще? — спросила Аня.
— Да все уже. Пошли.
Оказывается, порядок выхода был строго регламентирован. Ян вышел первым, отошел от шалаша шагов на пять и, вынув лук, нацелил его на проем.
Затем вышла Аня (наказав: «сидите, пока не позовут») и, отдернув занавешивающую вход ткань, встала сбоку.
— Старый! — крикнула Аня.
— Старый, выходи! — повторила она, явно дурачась.
Артем наконец сообразил, что обращаются к нему, кивнул детям и вылез.
— Встань здесь. Левее, — сказала Аня.
— Надо же, какие предосторожности, — как мог ядовито сказал Артем.
— Это для того, чтобы вас не связывать, — серьезно ответил Ян.
— Мальчик! — крикнула Аня.
Жмурясь на солнце, Танатос вылез из шалаша.
— Девочка!
Тихая и серьезная, вышла Гипнос. Солнечные зайчики прыгали на ее белом лице.
— Гуськом за Яном, — указала Аня. В руке ее клацнул (звук этот отозвался быстрой ноющей болью у Артема в животе) пистолет.