Близнецы - Страница 50

Простившись с Прыжовым у трактира, Сергей Геннадьевич двинулся к центру города. Вова, предчувствовавший развязку, шел следом. А за ними, преследуя невидимых в темноте людей, шел фонарщик — старик-еврей, весь в черном — и зажигал чугунные фонари.

Вдруг Вова почувствовал впереди неясное движение, грянул выстрел и, ослепленный вспышкой, он упал в снег, и не успев еще ничего сообразить, откатился в придорожную канаву.

Нечаев держал за запястье давешнего гимназиста; в снегу под его ногами валялся пистолет.

— Зачем?

— Вы вредите делу революции. А ваша смерть принесла бы много пользы. Стали бы нашим мучеником, я уж и черновик статейки заготовил «Охранка без суда и следствия убивает революционеров», — глядя из-под длинных ресниц, со счастливой ненавистью отвечал гимназист. Он был очень красив в это мгновение.

Нечаев наступил на пистолет.

— Вы быстро учитесь, — он отпустил запястье мальчика и неожиданно улыбнулся — Вова впервые видел у него такую улыбку. Настоящую, без игры и притворства, — если не согласны со мной, поезжайте в Петербург. Работайте, дела хватает. Время покажет, кто прав. Революция все расставит по местам и всех оценит по заслугам.

Коротко кивнув, он двинулся вперед, быстро скрывшись в темноте. Гимназист подобрал пистолет, бережно отряхнул от снега. Коротко взглянув вслед Нечаеву, он тряхнул головой, жадно вдохнул морозный воздух и пошел в противоположную сторону — туда, где навстречу ему загорались в темноте огни фонарей.

Вова сел в снегу, выудил из кармана бутыль, выпил, обжигая горло спиртом, а губы — ледяным стеклом, самогону.

— Ну его к черту, — подумал он, — пойду в кабак.

На обратном пути на Вову напала стая бродячих собак и он натерпелся страху, отбиваясь от скалящихся из тьмы пастей и мучаясь от густого, дикого запаха псины. Спасло его только появление фонарщика. Шагах в десяти от ожесточенной, невидимой и почти бесшумной схватки, разгорелось, потрескивая, желтое масляное пламя. И стая тут же исчезла, будто быстрый сон.

Вова, еще не отошедший от боя, растерянно теребил располосанный когтями рукав.

— Спасибо, — сказал он.

— Полагаю, собаки? — осведомился старик, вежливо приподнимая черную шляпу. В голосе его слышался мягкий, сглаживающий акцент.

— Да, собаки.

— Ничего, цивилизация придет и сюда, — сказал старик, — свет приходит, рано или поздно.

— Да, наверное, — отвечал Вова.

Старик еще раз приподнял шляпу и ушел в темноту. А Вова по освещенной живым пламенем заснеженной улице двинулся к кабаку.

Приземистый, засыпанный снегом сруб выглядел как-то неожиданно без окружавших его толп. Впрочем, заледенелые окошки тускло светились, а из-за двери доносился неясный низкий гул, очень тихий, будто из глубины улья или от трансформаторной будки. А дверь оказалась заперта.

Вова забарабанил по дереву кулаками. Но никто не отпер ему и даже не отозвался, и низкий, дрожащий звук не стал ни громче, ни тише, и ничем не был нарушен.

Вова постоял немного у дверей и, рассудив, что здесь ему делать нечего, пошел домой.

* * *

Они сидели в крохотной песчаной пещерке на берегу реки, совсем недалеко от кладбища. Где-то далеко выли сирены, слышны были редкие теперь выстрелы. Видно, патроны кончились, а может, сообразили, что толку от пальбы нет.

Артем зябко поежился, глубоко затянулся. Огонек сигареты на мгновение осветил тесные песчаные своды, неподвижные лица детей. Как они добрались сюда, Артем не помнил.

— Что это было? — спросил Танатос.

— Это сон Андрея, — сказала Гипнос и вздохнула, — каждую ночь ему это снилось. Я хотела сказать… Теперь вот пригодилось.

— Каждую ночь? — равнодушно удивился Артем, — как же он на кладбище с такими кошмарами работает?

— Это не кошмар. Для него, во всяком случае. Хороший даже сон. Счастливый.

Помолчали.

— Каждую ночь счастливый сон, — подумав, сказал Артем, — неплохо.

Танатос улыбнулся и единственный сохранившийся пластырь отвалился от грязной щеки.

— Теперь жди заражения.

Мальчик пожал плечами.

Артем ткнул окурок в сырой песок и за мгновение до того, как тусклый огонек исчез, увидел гладкий край старой, потемневшей доски. Порывшись в карманах, он чиркнул зажигалкой и обнаружил в углу пещеры деревянную табличку. А табличкой эту сглаженную временем доску можно было назвать потому, что когда-то маркером на ней были выведены аккуратные печатные буквы.

Здесь покоится Бертранд. Он был смелый и красивый и погиб молодым, — гласила надпись.

Артем хмыкнул и показал табличку детям.

— Кто такой этот Бертранд и не в его могиле ли мы сейчас сидим? — с деланным спокойствием спросила Гипнос.

Артем покачал головой и аккуратно положил табличку на прежнее место. Песок под ней был чуть более рыхлым. Или казался таковым.

— Нет, — сказал Танатос, — по-моему, Бертранд — это собака. Его просто похоронили в этой пещере.

— Ааа, — с облегчением сказала Гипнос, — хорошая эпитафия. Я бы тоже хотела такую.

— Можешь вполне рассчитывать, — сказал Артем, — во всяком случае, шанс погибнуть молодыми для нас очень велик. Что делать будем?

— Уходить, — уверенно ответил Танатос.

— Куда?

— Куда-нибудь. Я думаю, они скоро район оцепят. Надо успеть проскочить.

— Они ведь и будут рассчитывать, что мы попытаемся уйти. Именно для этого и оцепят. А прочесывать, может, и не будут. Лучше ночь здесь переждать, — Гипнос передернула плечами, — А то вылезем — и пиф-паф, ой-ой-ой.

— А так прямо здесь — пиф-паф, ой-ой-ой, — передразнил Танатос, — даже не пиф-паф. Швырнут сюда одну гранату и даже пикнуть не успеем.