Близнецы - Страница 49

Он постоял еще немного в наступившей тишине и сел. Бородач грустно покачал головой, Анна, напротив, решительно кивнула, но никто ничего не сказал.

И вдруг со своего места поднялся Прыжов. В этот миг он был страшен и походил на животное. Щеки его жадно пылали в полутемной комнатке, влажные губы страстно липли друг к другу, взгляд был темен. Он встал, пошатнулся и прохрипел, — я против. Против. Я за Нечаева, — и сел обратно.

— Иван, вы меня своей поддержкой дискредитируете, — насмешливо сказал Сергей Геннадьевич, — проголосуем. Кто за что?

Встала Анна, — я за предложение этого мальчика. Может быть, это ошибка. В политическом смысле ошибка. Но мы должны попробовать это перед тем, как… Перед тем как… — она будто задыхалась и не могла закончит, — мы должны сначала попробовать так.

— Степан, что ты скажешь? — обратился к бородачу Нечаев.

Тот встал, неуверенным движением убрал за ухо прядь длинных волос, — я не знаю. Мне нужно подумать… Я смогу ответить завтра, — наконец закончил он.

— Так не делается, — холодно сказал Нечаев, — и что тут думать? Думайте сейчас и отвечайте.

Степан поскреб ногтем впалую щеку, мельком взглянул на Анну и быстро, чтобы не передумать, сказал, — я за вас. Революция все-таки важнее.

И тут, неожиданно для всех, и в первую очередь для Вовы, гимназист заплакал. Безуспешно пытаясь сдержаться, с исказившимся, некрасивым и мокрым лицом, он вскочил и бросился прочь из комнатки. Вова едва успел отодвинуться в спасительную темноту, как дверь распахнулась и гимназист пронесся мимо.

Какое-то время стояла тишина, нарушаемая лишь далеким эхом (может быть, воображаемым), его шагов.

Затем скрипнули сапоги и Нечаев что-то сказал. Тяжелые шаги двинулись к двери. Вова замер на месте, с одной, без конца повторявшейся на разные лады мыслью: «Бутылкой по голове — и бегом по коридору, бутылкой по голове — и бегом по коридору». Но почему тогда он не бежал сейчас, когда этот только подходил к двери?

Протяжный скрип — и косой прямоугольник слабого света медленно уплыл из черного коридора. Дверь закрылась.

Вова, едва дыша, снова прильнул к скважине. Удалявшаяся спина Прыжова постепенно открывала обзор: все было так же, только Анна казалась сколько-нибудь взволнованной произошедшим. Нечаев полностью, с ногами, исчез из видимого сектора. Прыжов тяжело опустился на стул.

— Так, — раздался голос Нечаева, — надеюсь, теперь мы обойдемся без эксцессов. Можно обговорить детали. Главное — когда. Я предлагаю…

— Он выдаст, — прохрипел, не поднимая головы, Прыжов, — он может выдать.

Ему не отвечали, только бородач раздумчиво покачал головой, затем кивнул, как бы поняв для себя что-то.

— Он выдаст, — настойчиво повторил Прыжов и поднял всколокоченную голову с уродливым лысым пятном лица. В голосе его слышалось непонятное страдание, — он может выдать… Товарищи, мы в опасности. Нам надо уехать. Нам надо срочно уехать отсюда. Может быть…

— Замолчите, — наконец отозвался Нечаев, — на полпути дела не бросают. Мы начнем через две недели, десятого апреля. Как раз пасха.

Анна хотела возразить, но бородатый Степан удержал ее и тихо сказал, — так лучше. Для всех лучше.

— Пока же готовьтесь. Иван, будешь работать в кабаке. Но главное — подготовь мне Трофима. Степан, переправь материалы пока. Не будем рисковать.

Степан дернул подбородком, но промолчал.

— Анна, мы говорили с вами. Ваша работа начнется позже.

Анна промолчала.

— Кажется, все, — сказал Нечаев.

Степан поднялся, — тогда я пойду. Надо работать.

— Я с вами, — сказала Анна, — до свиданья.

Вова укрылся в коридоре, с волненьем услышав легкий шелест ее платья.

Нечаев с Прыжовым остались одни. Несколько минут они молчали. Прыжов вдруг икнул, сотрясшись всем своим толстым телом.

— Простите.

— Что естественно, то не безобразно, так ведь? — по голосу Вова понял, что Нечаев улыбается, — вы слишком мало пьете. Еще две бутылки шампанского.

Прыжов молчал.

— Еще две, слышите? — настойчиво повторил Нечаев.

— Я пойду, — хрипло сказал Прыжов, но не двинулся с места.

— Идите, — согласился Нечаев, — и не забудьте про шампанское. Можно не сегодня, но до конца недели. А теперь пойдемте. Уже ночь.

Вова скрылся в темном углу. Они прошли в двух шагах от него, так что Вова на секунду даже почувствовал тепло дыхания Прыжова.

— Я вас провожу, — говорил Нечаев.

— Только до трактира, — хмуро отвечал Прыжов, убыстряя шаг. Кажется, ему стало легче; может быть, он хоть немного протрезвел.

Вова вошел в красную комнатку и, сопровождаемый тихим шелестом дрожащих вдоль стен обой, подошел к окну и чуть отодвинул уголок тяжелой черной портьеры.

Стояла уже ночь. Высоко над широкой ледяной лентой реки сиял в чистом темном небе золотистый месяц. Светился, переливаясь сиреневыми тенями, снег. По утоптанной тропинке шли вдоль темного сада Нечаев и Прыжов. Высокий, быстрый Нечаев — впереди, за ним угрюмо топтал снег Иван Гаврилович. Он шел с непокрытой головой, шапка торчала из кармана. «Толстый и тонкий», — подумал Вова.

Он выудил из кармана бутыль самогона, отпил прямо из горла. «Шампанское, — вдруг сообразил Вова, — ну конечно, шампанское».

Он бросился прочь из темной комнатки.

Нечаев широким решительным шагом стремился куда-то по пустой ночной улице. Черным-черно меж высоких каменных домов, только поскрипывает под сапогами снег и дует всюду стылый пустой ветер. Вова, весь иззябший от холода и страха, крался за Нечаевым.