— Мне, — поддержала брата Яна.
— И мне, — попросил Ваня.
Остальные молчали. Енот с Сергеем разлили первые сто грамм, не чокаясь, выпили.
Звякнула на кухне дверца холодильника, вернулся Ян с тремя бутылками пива и консервным ножом.
— Аня, — сказал Ваня, — мы его не видели. Никто из нас.
— Да и видели бы, какая разница… — начала было Яна.
— Помолчи ты, — оборвал ее Сергей, — я его не видел. И уверен, что остальные, — он глядел Ане прямо в глаза, — тоже.
— Ладно, — сказала Аня, — хватит рассусоливать.
— Давайте что ли, за успех акции, — сказал Ваня.
Разлили водку, выпили.
— Кажется, неплохо все прошло, — стараясь казаться невозмутимым опытным подпольщиком, сказал Ян.
— Ага, — весело согласился Енот, — и растяжку натянули!
— А ты еще можешь таких достать?
— Могу — попробовать.
— Полезная же штука. Хоть засады организуй.
— Робин Гуды! — глупо захихикала Яна.
— Робин Гуд, по сути, был нашим идеологическим противником. Шервудский лес был заповедником, одним из первых. А он там браконьерствовал и защищал свое право там браконьерствовать. Та же падла, что и эти, в Приморье.
— Увидим, что там с растяжками. Это, пожалуй, опасно — регулярно использовать такую редкую штуку. А вот арбалет — вещь, — сказал Ваня, — надо еще хотя бы один купить. И на курсы какие-нибудь записаться.
— Я и сам могу научить. Хоть завтра.
Сергей поглядел на стол, блистающий еще несъеденным-невыпитым великолепием, и поправился, — послезавтра можно начать.
— Послезавтра уезжать уже надо, — сказал Енот.
— У меня аттестация по уголовному праву в понедельник. Не хотелось бы пропускать, — серьезно сказала Яна.
— А придется, — сказал Сергей, — лучше нам пока здесь посидеть. А то Аня с Енотом все в ожогах… Как ни крути, а подозрительно.
— Блин, Аня, — сказал Ваня, — чего молчала-то? Где тут у вас аптечка? — спросил он у Енота.
— Нету никакой аптечки, — растерялся Енот, — разве что водкой продезинфицировать.
— Я те дам водку на ожоги лить! — совсем рассердился Ваня, — и свои не смей «дезинфицировать»! Завтра в лес схожу, подлечу вас.
— Ты в этом разбираешься? — уважительно спросил Ян.
— Да, — удивился Ваня.
— Нет, я имею в виду, ты действительно найдешь осенью в загаженном пригородном лесу что-то от ожогов?
— Ну да. В природе все есть, надо только знать.
Ответом ему было скептическое молчание.
— Давай я лучше завтра до аптеки сгоняю, — примирительно сказала Яна.
Тут Ваня не выдержал и разразился гневной филиппикой по адресу фармацевтических компаний, фармацевтики в целом и сегодняшнего отношения к здоровью вообще. Затем он высказался в том смысле, что, мол, не зная природы, невозможно ее любить по-настоящему, без знания любовь оборачивается бессодержательным мимопроходящим обожанием — вроде того, как девочки влюбляются в рок-звезд. А если не любишь природу, то на кой взялся ее защищать?
Его слушали с интересом (впрочем, весьма сдержанным), а когда всем надоело, Сергей сказал, — ладно-ладно. Не кипятись. Мы просто за Енота с Аней беспокоимся.
Но Ани в гостиной уже не было. Закусив рюмку водки платформой анальгина, она в ванной отдирала от кожи расплавившуюся, почерневшую резину перчаток.
На следующий день они встали поздно. Вани нигде не было — и все решили, что он убрел-таки за своими целебными корешками. Посмеялись.
Долго, меланхолично похмелялись — Енот напевал советские революционные марши, в его исполнении приобретавшие какую-то похоронную завершенность. Посмотрели какой-то бестолковый фильм ужасов, от которого у Ани совсем разболелась отошедшая было голова.
Она вышла в сад. Дымный осенний воздух, напоенный туманами и запахами умирающих трав, омыл лицо — как будто любовник на прощание погладил по щеке. Аня поглядела на руки — красные, распухшие, все в волдырях.
Уселась в белый пластиковый стул. Над головой облетала старая яблоня, где-то далеко в сером небе летел косяк птиц — прочь от Питера, вдогонку за солнцем.
Серый, прозрачный воздух медленно темнел, наливался яркой синевой, на светлом еще небе проглянули первые звездочки, тени в глубине сада загустели, будто бы приобрели плотность и объем. Где-то далеко-далеко, так что еле слышно, грай воронья. Сумерки.
Из заросшей крапивой и одичавшей бузиной глубины сада вышел Ваня. Борода — он зачем-то носил бороду — у него растрепалась, в мягких светлых волосах запуталась пара сухих листиков.
— Ты откуда? — спросила Аня.
— Из леса.
— Лечить будешь?
— Попробую, — улыбнулся Ваня, — и еще я грибов насобирал.
— Покажи.
В черном пластиковом пакете у него был целый ворох псилоцибов: хрупких, нежно-серых грибов с остроконечной шляпкой и длинной тонкой ножкой.
— Охохо, — вздохнула Аня.
— Ничего, нам полезно будет, — сказал Ваня и ушел в дом. Аня, подумав немного, последовала за ним.
«Revolution» — затянул солист.
«Now!» — рявкнул хор.
«Revolution» — затянул солист.
«Now!» — рявкнул хор.
И еще раз.
— Выключи ты эту мммузыку, — сказал Енот, — что-то нехорошо она влияет.
— Это «Tomorrow». Ох*енная группа, — сказал Ян. Он развалился в кресле, уставив прикрытые тонкой кожей век глаза в потолок. Руками он делал движения, будто играл на воображаемом аккордеоне. На полу рядом с ним сидела Яна и безостановочно смеялась — так, что уже пузыри пошли и лицо налилось мутной синевой. Впрочем, это уже, наверное, кажется.
— Вот и выруби эту ох*енную группу, — сказал Енот. Ноги у него подрагивали в такт музыке.