Близнецы - Страница 77

Ну, здесь все просто будет. Веревка у меня была, и мешок был, а вместо кляпа можно использовать скомканный дождевик.

Огляделся кругом. Прохожих не было, дети, столпившиеся вокруг памятника, который отсюда виделся вовсе не фаллосом, а бюстом какого-то бородатого мужика, стояли спиной.

Я распахнул дверцу и одним прыжком вылетел девочке за спину. Она и ойкнуть не успела — одной рукой я обхватил ее голову, зажав рот ладонью, второй обхватил живот, и, быстро пятясь, уволок ее в машину. Брыкалась она, как дикая, и пришлось ударить ее головой о дверь. Девочка обмякла, и я, еще тяжело дыша, но уже успокоившись, запихнул в красный мокрый ротик шуршащий комок дождевика, накинул ей на голову мешок и обвязал локти веревкой. Получившийся кулек я бросил под сиденье и, положив ей на хребет ногу, огляделся по сторонам. Тишина и пустота, только кружатся над желтыми развалинами крупные черные птицы. Что-то там делает ее дружок? Я поехал домой.

Первые звезды высыпали на небо, но я их не видел. Цыганский поселок гомонил общим сходом, но не слышал я их. Я не пил и не ел, но не чувствовал ни голода, ни жажды. Мы сидели на темном чердаке, и я, завороженный, глядел на свою пленницу, и призрачные видения ее рассказов обступали нас, то выходя вперед, то прячась за спинами. Тут был косматый черный волк, и девочка в красном беретике, и огромная лягушка в сверкающей короне, и буйногривый конек, и старуха с костяной ногой и неподвижными мертвыми глазами, и добрый веселый дурак в алой рубахе, и мужчина с ярко-синей бородой, прячущий руки за спину, и бог знает, кто еще. Призраки теснились в темноте, но не смели к нам приблизиться, потому что одним словом девочка могла их убить и снова возродить к жизни. Сколько историй она знала — жутких, странных историй, про людей, о которых я никогда не слышал, и о местах, где никогда не бывал.

Так я заснул, окруженный причудливыми и дикими виденьями, а когда проснулся, не было моей маленькой сказочницы. И до вечера я сидел на крыше и пил водку пополам со светлыми слезами и ждал, что придут за мной лесорубы, чтобы вспороть мне брюхо. Но не о том я горевал, а о моей волшебнице, убежавшей от меня.

Вечер. Лесорубы так и не пришли».

На этом рукопись обрывалась. Артем оторвал глаза от прихотливых, бледно-фиолетовых закорючек, поглядел на остальных.

— Кажется, это что-то вроде его дневника.

Последовало секундное молчание, затем Танатос непринужденно сказал, — тогда повезло нам.

— А машина, значит, та самая, — вспомнила Гипнос, — в которой нас тот дядька подвозил.

— Сейчас уж никакой машины нет, — ответил Артем.

Синяя Нива дымилась в стороне, смятый капот, казалось, шел волнами.

— Повезло нам, — еще раз сказал Танатос, — все целы, только этот.

— Может, он не все, что там писал, делал, — сказал вдруг молчавший до этого молодой человек с чуть ассиметричными чертами лица и в оранжевой дворничьей накидке — измятой, кое-где прожженной, пропахшей кострами дальних странствий. В нем, если приложить некоторые усилия, можно было узнать того дворника, что когда-то давно спас Артема с детьми от зачистки. Теперь он окреп, посуровел; взгляд его был тверд, щеки небриты, а форменной безрукавке отчетливо различались обожженные пулевые отверстия. В общем, повидал человек жизнь.

— Вы думаете? — вежливо осведомился Артем.

— Я сам когда-то вел подобные «дневники», — чуть улыбнулся уголком губ бывший дворник, — хотя единственным возможным моим приключением в те годы было найти пятьдесят рублей в чей-нибудь мусорке.

— Послушайте, а вы-то откуда здесь? — наконец удивился Артем.

— Шел за вами, — пожал плечами дворник, — рад, что наконец догнал.

— Мы тоже очень рады, — серьезно сказала Гипнос, — но сейчас надо уходить.

— Да. А тетрадку надо бы здесь оставить.

— На ней мои отпечатки, — возразил Артем.

— Приводы были?

— Были, — кивнул он и, держа двумя пальцами уголок, поднес к бьющимся на ветру листам огонек зажигалки.

Тетрадка вспыхнула огненным цветком и исчезла. Артем зашипел, дуя на обожженные пальцы.

— Вот и все?

— Вот и все, — согласилась Гипнос, глядя на машину. В темных стеклах угадывался силуэт сидящего человека с опрокинутой в руль головой.

Артем вытащил сигареты, протянул открытую пачку дворнику, закурил сам.

— Пошли, — сказал он, взваливая на плечи рюкзак. И они пошли вперед, в синюю ночь, в косматый лес, обступавший сворачивающую с шоссе грунтовку.

— Знаешь, куда дорога ведет? — спросил у дворника Артем.

Тот покачал в темноте головой.

— Ладно. Какая, в сущности, разница?

Он поглядел на шагавшего рядом дворника — в темноте его накидка будто бы чуть светилась недобрым оранжевым светом. «Странно, как он опять так появился — будто бы в самый последний момент…»

Синяя Нива притормозила рядом с ними и дверь приглашающее распахнулась.

В темном салоне разгорелся от затяжки огонек сигареты и на секунду высветил угловатое, худое лицо водителя с беспокойными темными глазами.

— Куда? — просто спросил он.

— До автовокзала.

— Залезайте, — кивнул водитель.

Артем уселся рядом с ним, дети залезли назад. Водитель осторожно повел Ниву по ухабистой дороге. Он глубоко и жадно затягивался, и даже в темноте было видно, что фильтр сигареты насквозь мокрый от слюны.

— В Старой Руссе нет автовокзала, — вдруг сказал водитель, — я был там… Только развалины, и горькие травы, и хищные птицы кружат над брошенными желтыми кассами.

Артем, уж не зная, что на эту элегию ответить, молчал. А рука в крмане уже обняла черный пластик электрошока — слишком уж жадно водитель сосал свою душную сигарету, и слишком голодный у него был голос. Нетерпеливый, неспокойный, быстро сглатывающий слюну.