— Много чего. 19-й век мне снился.
— Интересно, — сказала она таким тоном, будто оценивала замысел его романа.
Вова сделал глоток обжигающего чая, осторожно сел, окинул равнодушным взглядом бывшую дворницкую.
— Мне нужно на кладбище. Можете меня проводить?
— Провожу, — улыбнулась смотрительница, — а что? Вам приснился клад на городском кладбище?
— Не совсем, — Вова жестом спросил разрешения и достал из пачки тонкую сигарету, — давайте на ты.
— Давай. Только я забыла, как тебя зовут.
— Вова, а тебя…
— Маша. Так вот, если тебе и правда приснилось городское кладбище 19-го века, то идти на наше бессмысленно.
— Я понимаю, но…
— Я не об этом, — перебила Марья, — старое кладбище было снесено в 20-е. Сейчас на его месте стоит мэрия.
— Ничего себе выбор, — сказал Вова и вспомнил серый конструктивистский куб.
Марья пожала плечами.
— Тогда пойдемте в мэрию. Буду искать работу.
— Все-таки вы слишком легко с этим смирились. Подозрительно легко.
— Давайте вечером поговорим. И давай на ты.
— Окей.
В мэрии, как выяснилось, имелся целый отдел «по трудоустройству вновь прибывших граждан».
— Что значит «вновь прибывших»? — спросил Вова.
— Не знаю. Просто так написано. Пошли.
Белые стены, окно, сверкающее так, что сквозь него ничего не было видно, стол, заваленный разного рода пошлыми безделушками. За столом сидела девица в круглых очках в черной пластиковой оправе.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте. Я недавно прибыл в город и вот… решил остаться.
— Ищете работу?
— Да.
— Есть три вакансии: водителя трамвая, дворника и главы отдела безопасности и правопорядка, — деловито затараторила конторщица.
— Эм… А вакансия водителя трамвая с обучением?
— Нет. Нужно образование.
— Образования у меня нет. Значит, или дворник, или глава отдела по…
— Безопасности и правопорядку, — сказала девица, поправила очки на носу и вздохнула, — вакансия дворника, в принципе, фиктивная.
— В каком смысле?
— Дворников хватает. Но вновь прибывших нужно как-то устраивать, поэтому вам назначат в качестве района ответственности, например, вашу собственную квартиру. Вы же дома у себя убираетесь? — сочла нужным она спросить у бритого налысо и заметно похмельного Вовы.
— Да.
— Вот и будет убираться и получать потихоньку зарплату.
— И какова зарплата?
— Эм… — девица покраснела и натужно зашуршала бумагами, — сейчас посмотрю.
— Я смотрительница музея-усадьбы Ольницких, — вмешалась Марья, — мне необходим помощник. Сад необходимо вычистить, в особняке — разобрать завалы. А там, между прочим, дубовые шкафы. Я с этим физически не справлюсь.
Девица устало вздохнула и приготовилась спорить.
— Без помощника мне не начать свою работу, — сказала Марья, — а мне мэр лично гарантировал возможность работы по специальности.
Девица вздохнула обреченно. Она, верно, могла вздохами выражать любое чувство и даже достаточно сложные абстрактные понятия.
Она еще пошуршала бумагами, набрала короткий, в три цифры, номер.
— Алло. Сергей Геннальевич (Вова вздрогнул), здравствуйте. Тут просят увеличить штат музея-заповедника, просят по…
Тут ее, кажется, перебили.
— Да, музея-усадьбы. Хорошо. Сколько положить окладу?
— Хорошо. А если…
— Все понятно. До свидания.
Девица вернулась к ним, — паспорт при себе?
— Нет. Остался… там.
— Понятно. Ладно, потом выдадим. Оформим вас помощником смотрителя, — она издала короткий неодобрительный полувздох, — оклад десять тысяч. У нас это много.
Вова кивнул. Зарплата его не слишком волновала.
— Удостоверение вам выдаст, — девица дернула подбородком в сторону Марьи, — непосредственный руководитель. Держите карточку. Оформление сегодня, значит, зарплата через месяц. По поводу паспорта зайдите в паспортный стол.
— Это правда? Насчет дубовых шкафов? — спросил Вова, когда они вышли в коридор.
— Отчасти.
— Все равно спасибо.
— Да не за что. Пошли отсюда.
— А паспортный стол?
— Ерунда. Я до сих пор без документов живу, и ничего.
На улице сияло свежей голубизной весеннее небо, бодро чирикали быстрые воробьи, мокрый асфальт пригревало маленькое пушистое солнце.
Вова глубоко вздохнул сырой, холодный воздух.
— Мэра зовут Сергей Геннадьевич?
— Да.
— А фамилия?
— Не знаю, — Марья достала сигареты, они закурили, — не хочу о нем говорить.
— Окей, — пожал плечами Вова.
— Пошли домой, — сказала Марья, — теперь можно и пива попить.
Сейчас, в чистом дневном свете, дворницкая выглядела печально и пусто. В углах и под столом скопилась пыль, из-под кухонного шкафа выглядывал какой-то ветхий исцветший журнал, в белой жестяной раковине одиноко жил маленький черный паучок (Марья прозвала его Сартром).
На столе дымилась яичница и стояли две запотевшие бутылки с пивом, но ни пить, ни есть не хотелось.
— Так зачем тебе нужно было на кладбище?
— Долгая история.
— Придется рассказать. Черт его знает, вдруг ты маньяк-убийца, а я пригласила тебя в свой дом.
— Ох, — вздохнул Вова, — даже не знаю, как начать… Я сидел в тюрьме, в Петербургских Крестах. По сфабрикованному, прошу заметить, обвинению.
— Обвинению в чем? — улыбнулась Марья.
— В поджоге районной администрации.
— Так. Это интересно, — кивнула девушка.
— Кому как, — пожал плечами Вова, — да. В общем, следствие затягивалось, прошло полгода. Наконец начался суд и дело стало разваливаться. Я уж было воспрял духом, но мне весьма прозрачно намекнули, что оправдывать меня все равно никто не собирается, а мое упрямство просто заставляет в конце концов дать мне реальный срок. К тому времени я сидел уже год, стояла страшная жара…