Яна скептически скривила губы, но промолчала.
— Отлично, — Ваня выудил из кармана пластиковую баночку, пачку дешевых сигарет, зажигалку. Закурил — и остальные немедленно задымили — а некурящая Аня фыркнула, как рассерженный котенок.
— К вырубке подходим с леса. Шипуем деревья. Затем обходим по грунтовке и с фланга атакуем врага. Охраны там нет — я проверил.
— Вот зачем шиповать деревья? — спросила Аня.
— Опять ты за свое, — недовольно сказал Сергей.
— Не за свое, а за общее, — отрезала Аня, — вот на фига шиповать деревья, если мы все равно им всю технику сожжем? — она демонстративно обращалась только к Ване.
— Потому что они пригонят новую. Потому что раз уж мы выехали на акцию, надо сделать все по максимуму. Ну и чтобы Еноту поменьше обратно тащить пришлось, — он улыбнулся одними уголками губ.
— Эти штыри, между прочим, улика, — сказала Яна. — Компрометирующий фактор. Надо от них избавиться, и лучше всего не выбросить просто так, а пустить в дело.
Аня надулась. У нее не было никаких аргументов и все они, наверное, были правы, но какая разница? Она все равно не любила шиповать деревья.
— Я тоже шиповку не люблю, — вдруг сказал Сергей, — но что поделаешь.
Аня промолчала. Ей иногда казалось, что остальные — Яна-Ян, Енот, Сергей и даже Ваня — воспринимают их борьбу как-то неправильно. С какой-то другой стороны.
Самой Ане природа, Земля представлялась чем-то вроде огромной, бесконечно любящей матери. Уродливые слабые детеныши терзали ее, травили ядом, вырывали огромные раны в ее теле. А она — из своей бесконечной любви — терпела людишек и не спешила сбросить их с себя. И нелепые, беззащитные человечки все больше наглели, не желали уже знать ее любви и ее страданий, а только ели, ели, ели ее. Жадные и глупые, они продолжали пожирать свою мать, и Земля бесконечно страдала и бесконечно терпела и бесконечно любила своих детей. А вот теперь надо было вонзать в ее тело стальные штыри. Для дела, конечно, а как же иначе? Но ведь и все остальные — для дела…
Одно зашипованное дерево надолго отпугивает лесорубов и спасает — на какое-то время — все остальные, но все же. Здесь важен был именно аспект боли.
Аня готова была срубить одно дерево, чтобы спасти лес. Что там, она (по-крайней мере, теоретически) готова была убить человека, чтобы спасти в лес. Но придти и загнать стальной штырь в неподвижное, бессильное убежать или хотя бы закричать от боли и безысходности, существо…
— Они не чувствуют боли, — серьезно сказал Ваня. Он не был так уж прорицателен, просто сам знавал подобные чувства.
— Наверняка ты знать не можешь.
— Может, хватит уже? — вмешался рыжий Ян, — пойдемте дело делать.
— Что-то тревожно мне, — прогудел, поднимаясь, Енот.
Яна истерически хихикнула.
Сергей выдал всем резиновые перчатки, аккуратно сложил в большой туристический рюкзак штыри, канистру с бензином, веревки. Ян снова натянул респиратор.
— По-идиотски смотришься, — сказала Яна.
— Вот уж по фиг.
Ночная темнота обняла их, спрятав в своей живой, влажной прохладе пятерых маленьких людей, гуськом спускавшихся с холма. Впереди, чуть подсвеченный далекими огнями города, вздымался к небу костистыми, голыми ветвями лес. Они обходили его по самой опушке, путаясь ногами в сухой высокой траве. С темного неба зарядила невидимая морось. Аня шла последней, иногда сжимая в кармане холодную рукоятку пистолета. Ее, как всегда перед акцией, охватило нервное, зябкое возбуждение. Будто перед первым свиданием.
Где-то сбоку, в просвете ветвей, завиднелся маленький желтый огонек.
— Пришли, — прошептал, остановившись, Ваня, — перчатки все надели?
— Все, — ответила за всех Яна.
— Тогда поехали. Сергей, Енот — доставайте оружие.
— Все готово, — весело сказал Сергей. Енот шумно вздохнул.
— Штыри давай. Все, вы двое — к вырубке. Если что — Енот, стреляй в воздух. А ты попробуй фонарь разбить.
— Попробую, — согласился Сергей.
— Ничего. Там вообще никого не должно быть.
Ваня подхватил мешок со штырями, — остальные — за мной.
Они обходили вырубку по широкому полукругу, зашиповывая в случайном порядке деревья. Перфоратор звучно тарахтел в ночной тишине.
— Весь лес перебудим, — поморщилась Аня.
Ей никто не ответил.
— Шляпой какой-то мы занимаемся, — через какое-то время сказала Яна, — офисы надо жечь. А не вырубки.
— Давай потом это обсудим, — резко ответил Ян. В темноте молочно белел его респиратор.
— Есть еще штыри? — спросил Ваня.
— Последний.
— Отлично.
Закряхтел, вгрызаясь в светлую древесину, перфоратор. Еще один штырь спрятался в податливой глубине, затаился на время, чтобы ответить когда-нибудь стальным гудением на врезавшееся в ствол лезвие, задрожать глухо и бросить в сторону незадачливого лесоруба с его пилой. Шиповки были делом серьезным. В принципе, колья должны были просто ломать бензопилу, но случалось и так, что выбитое из рукояти лезвие, все еще вращающееся, яростно свистящее в замершем воздухе, убивало и калечило лесорубов.
— Закончили, — с облегчением сказал Ваня, — теперь назад.
— Хрень все это, — весело сказала Яна.
Аня, как частенько бывало, почувствовала к ней острую неприязнь.
— А что не хрень? — серьезно спросил Ваня.
— Не знаю. Толку вырубки палить…
— Это наш лес. И мы его защищаем.
Аня удивленно посмотрела на него. В темноте выражения лица было не различить, но глаза у Вани блестели, отражая редкие звезды.