Мелкий дождик неприятно лип к коже. Шуршал, булькал, потрескивал обступивший железнодорожную насыпь голый лес.
Артем отщелкнул окурок и тот, пронесшись маленькой кометой по темному небу, упал в лужу, всколыхнув отражения далеких звезд.
— Пить кто-нибудь хочет?
Близнецы в унисон кивнули.
Напились, пошли дальше. И снова потянулось вдаль бесконечное железнодорожное полотно. Звезды потихонечку гасли, небо тягостно светлело, будто кто-то осторожно вливал в синюю краску белила. Гул шоссе впереди стал чуть громче.
— Все, не могу больше, — сказала Гипнос и повалилась прямо на насыпь.
— Отдохнем, — согласился усталый и равнодушный ко всему на свете Артем.
— Поспим немного, — она в самом деле подвернула под голову шарф и подтянула к животу коленки. Танатос, кажется, собирался последовать ее примеру.
— Нельзя спать, — сказал Артем, — немного осталось… И нельзя превращаться в бродяг.
— Буржуазные стереотипы, — тоненьким голоском прокомментировала Гипнос, но все же поднялась.
Вялой рукой Артем нащупал сигареты, вытащил, но курить не хотелось. Просто чтобы не сидеть просто так, он достал из рюкзака бутылку с водой, выпил.
— Будете?
Танатос протянул руку, глотнул. Гипнос покачала головой.
— Точно?
Гипнос кивнула. Глаза у нее были закрыты.
— Тогда выливаю, — предупредил Артем. Гипнос чуть дернула плечиком.
С неба сочился мутный рассвет. Шоссе гудело уже совсем рядом. Вдруг трубный глас пронесся по темному воздуху — видно, промчался дальнобойщик. Артем выбросил бутылку, закрыл рюкзак.
— Все, пойдем.
Дети не шевелились.
— Хватит ерундой заниматься! Вставайте! — рассердился Артем. Он и сам устал, и ноги болели так, что в ягодицы отдавало, но нельзя же было прямо тут взять и заночевать.
Близнецы, кряхтя, поднялись.
— Пойдемте. Осталось совсем немного.
И они зашагали навстречу рассвету.
И за следующим — невыносимо плавным, лениво изгибающимся поворотом — им открылось шоссе.
Неслись по широкому полотну тяжелые быстрые машины, а на той стороне белел кубик автозаправки и — о, чудо! — магазина при ней.
Трое остановились, глядя на этот кусочек долгожданной цивилизации.
— Отойдем, — сказал Артем.
— Но…
Артем уже спускался за насыпь. Так он уселся на мокрую черную землю и раскрыл рюкзак. Вытащил купленные, казалось, невесть когда, телефоны, выдал близнецам, один взял себе.
— Только не вздумайте звонить, — предупредил он, — я сам постараюсь дать вам знать, если что.
Подумав, отдал Танатосу пистолет, а Гипнос — большую часть денег.
Сунул в карман электрошок и пару тысячных купюр.
— Все, — он поднялся, отряхнул штаны, — если не вернусь в течение получаса, уходите в лес. И не звоните мне.
— Все нормально будет, — подмигнул он неподвижным лицам детей и полез вверх по насыпи.
Перебежками, под сердитые гудки мчащихся автомобилей, пересек шоссе. Цены в магазине были непомерные, и Артем, устало и счастливо улыбаясь чахлой продавщице, отдал почти все деньги за гору шоколадных батончиков, неестественно блестящие пирожки с мясом, пару литров минералки, три баночки энергетического напитка, пару пив себе и два рулона пакетов для мусора.
Продавщица, девушка с печальной улыбкой и в красном фартучке, взглянув на изможденного Артема, предложила, — хотите, помогу донести?
— Нет, спасибо, — Артем постарался вежливо улыбнуться, — спасибо.
— Да не за что.
Девушка поглядела ему вслед. Артем клонился вслед за мешком, будто старинные весы. Шума машины она не слышала.
Нагруженный покупками, Артем кое-как пересек шоссе в обратную сторону.
Из кустов навстречу ему вылезли близнецы.
— Волновались, — объяснил Танатос. Артем даже не нашелся, что ответить, так это его вдруг порадовало, а просто кивнул.
Они ушли, сколько хватало сил, подальше в редкий лес и, застелив землю распоротыми черными пакетами, устроили пикник. Странно было сидеть вот так, под серым утренним небом, слушая посвист ветра и машин, и есть шоколадки в ярких обертках и пить ледяную минералку, отдающую содой. А вокруг пахло мокрым лесом и ненастным утром, и слышались печальные и равнодушные голоса птиц.
Дети клевали носом; Артем распором оставшиеся пакеты, сплавил их в какое-то подобие одеяла — тонкое, но теплое.
— Ложитесь. Я еще посижу.
Дети не спорили.
— Поспим немного, а днем пойдем голосовать, — сказал Артем.
Сам он сидел, дымил сигаретой, глядел в белесое грустное небо, расчеркнутое тонкими черными ветвями, допивал второе пиво, с удовольствием чувствуя, что и сам засыпает.
Подоткнувшись сбоку к Танатосу, Артем осторожно накрылся шуршащим смятым полиэтиленом, успел подумать, что вот, тепло скапливается, и с этой мирной мыслью мгновенно заснул.
Пробуждение выдалось иным. Проснулся Артем просто от холода, обнимавшего ноги, пронырливой змейкой скользящего по спине. Но проснувшись, обнаружил, что у него полностью отнялась левая рука. Он перевернулся на спину, правой рукой приподнял левую — тяжелую и непривычную на ощупь. Отпустил — рука брякнулась на землю. Тут Артема охватил страх.
Он мигом вскочил и принялся пританцовывать, размахивая левой рукой, словно подвешенным протезом, и одновременно пытаясь ее потирать и массировать. Из кармана его вывалился пистолет, но Артем не заметил. Ему вспомнилась история одного знакомого, который пьяный заснул в кресле, и проснулся с онемевшей рукой. Знакомый потряс-повертел конечность, но ничего не вышло и, решив, что кровь сама разгонится, отправился похмеляться. Рука не отошла до вечера, а когда на следующее утро он наконец отправился к врачу, выяснилось, что разработать ее будет совсем непросто. В итоге его приятель просто так, в семнадцать лет, остался без пары пальцев.