Близнецы - Страница 65

Водитель сбавил скорость, одной рукой вытащил из бардачка сигареты, прикурил. Сначала он злился на спящего, но потом вздохнул и подумал, что так, пожалуй, и лучше. На окнах оседала мельчайшими капельками морось, серое бездонное небо сливалось вдали с голыми бескрайними полями.

Скрылся позади синий щит с белой надписью «Старая Русса».

Водитель толкнул Артема.

— Просыпайтесь. На следующем повороте я сворачиваю, а вам дальше, по прямой.

— Да, — Артем протер глаза, неловко хрустнул затекшей шеей, — да, спасибо.

— Не за что, — грустно улыбнулся водитель.

Артему хотелось сказать, что ему жаль, что он не слушал истории водителя, но ведь он очень устал и у него был на редкость долгий день. Или что-нибудь в этом роде. Но начать как-то не получалось, и остаток пути — до чуть покосившегося, осененного печальным запустением указателя с надписью «Грязевка» и стрелкой, указывающей на уходящую в болота и низкий, будто побитый метеоритным дождем, серый ельник, мокрую грунтовку.

— Все, — сказал водитель, — мне туда. А Русса 0 вот она.

Впереди начинались городские предместья — серые избы, печальные огороды, иззябшие сады. Вдалеке виднелись оплывающие под дождем кубы пятиэтажек. Они высадились прямо под указателем на Грязевку, и Нива, подмигнув напоследок фарами, укатила, раскачиваясь на неровной дороге, в ельник.

— Приехали, — сказал Артем.

— Ага, — без особой радости согласилась Гипнос.

Артем вытащил сигареты, закурил.

— Ну, что? Будем транспорт ждать или своим ходом пойдем?

— А в гостинице нужен паспорт? — вдруг спросил Танатос.

— Да. Попробуем остановиться у частников. Это если наши приметы еще не транслируются по всем каналам.

— Ничего, — Танатос махнул рукой в сторону печальных изб, — не думаю, что местным жителям есть до всего этого дело.

Артем сильно сомневался в его правоте, но спорить не стал. Других вариантов ведь не было.

Однако большинство изб были заперты, глухи и немы. Кое-где из-за заборов раздавалось басовитое рычание и истеричные старушечьи и стариковские выкрики. От таких домов Артем с детьми спешили убраться поскорее.

Наконец им повезло. Небольшой домик из почерневшего дерева, выстроенный развернутым прочь от улицы углом, оказался гостеприимнее своих соседей. Никакого забора вокруг не было, а под сенью голых яблонь потерянно бродили иззябшие тощие птицы, которых Артем с сомненьем определил как куриц.

А у порога сидел на скособоченной скамейке высокий тощий дядька с покрытой коричневыми родимыми пятнами лысой головой.

— Хозяин! На постой берешь? — крикнул Артем.

Старик поглядел на них немного, и завопил в ответ пронзительно, — да, беру! — но с места не двинулся.

Поколебавшись, Артем двинулся к нему. Мужик сидел, хищно и ласково, будто рукоятку ножа, поглаживая торчащее из-за пазухи водочное горлышко.

— Берешь на постой?

— Беру, — склонив лысую пятнистую голову на плечо, согласился хозяин, с интересом глядя на оставшихся за спиной Артема детей, — пятьсот в день. За троих.

Артем совершенно не знал цены денег в Руссе (он и в Питере-то слабо ее себе представлял), но вроде бы было дешево, — а условия?

— Две комнаты, — пожал плечами мужик, — размещайтесь, как хотите. Удобства во дворе, корм за свой счет. Если хотите, можете брать свежие яйца. Но они обычно не несутся, — он кивнул на бродящих по весенней слякоти угрюмых птиц, искоса на них поглядывающих.

— Тогда полторы тысячи в неделю. За троих, — забросил пробный камень Артем.

— Хорошо, — легко согласился хозяин, — половину авансом.

Артем полез за деньгами, но тут из-за его спины выглянула Гипнос.

— Комнату покажите. А там расплатимся.

Мужик одобрительно хохотнул, — ищь, (именно так, со свистящей «щ»), резвая! — сказал он.

Дом был темный, сырой и сильно пахнущий картошкой. И комнаты тоже были темные, сырые и пахнущие картошкой.

— Работает? — кивнул на здоровенный деревянный ящик с запыленным экраном Артем.

— Временами, — туманно ответил мужик и уточнил, — в грозу.

Остальная меблировка заключалась в высокой стопке сложенных раскладушек и истлевших деревенских половичках.

— Скромно, но уютно, — заключил мужик и весело подмигнул Артему.

Сдачу с двух тысяч он принес в виде двух засаленных сотен и трехлитровой банки с самогоном.

— Счастливо оставаться, — непонятно попрощался он и исчез.

— Устраивайтесь пока, — вздохнул Артем, — пойду магазин поищу.

— Ты у Андреича остановился? — спросила его стоявшая у калитки соседка — толстая горбатая старуха.

— Я, — после заминки ответил Артем. Спросить имя хозяина он так и не удосужился.

— Аа, — сказала старуха.

Артем постоял немного, ожидая продолжения, но старуха молчала, равнодушно глядя ему за спину и пошлепывая толстыми губами.

Артем пожал плечами и пошел дальше.

Андреича в округе недолюбливали. На то были бытовые, политические и даже мистические причины.

Начать с того, что Андреич совершенно открыто занимался самогоноварением. Кроме того, он был старым холостяком, где-то у него, кажется, был сын, но женат он никогда не был. Женским по преимуществу населением пенсионной окраины это, конечно, не одобрялось.

Но это все мелочи. На такие бытовые различия соседи великодушно готовы были закрыть глаза, но дальше шла политика. И уж тут ожесточенные множеством идеологических битв сердца пенсионеров пылали самой настоящей ненавистью. Хорошим тоном в этой стариковской деревне считалось ругать власти, хвалить СССР и голосовать за коммунистов. Андреич же и власти ругал, и СССР, а на выборы не ходил вовсе. А однажды взял и вкопал у себя на дворе огромную жердину и каждое утро назло соседям поднимал на ней американский флаг. Поначалу конфликт развивался относительно мирно: к Андреичу явилась делегация старушек и вопросила, за сколько он продался империалистам. Андреич отвечал язвительным хохотом.