Сам же Андреич в непонятном радостном волнении бродил внизу, прислушиваясь к своим нежданным постояльцам и никак не мог выгнать с краешка сознания мелкую, назойливую мысль: «Чего это он водки накупил? Думает, я ему порожняк какой-то подсунул?»
Отогнать мысль не удавалось, а подняться к гостю и объяснить (может быть, попутно продегустировав совместно самогон) Андреич стеснялся.
С грозой утихло и его томление. Выпив перед на сон грядущий стопочку, он лег спать — весь светлый, грустный, пронзительно чувствующий красоту мира и несовершенство человечества. Вдруг что-то кольнуло его сердце — ему вспомнилась Шапкина. Сдерживая рыдание, но не утирая выступивших слез, он лежал в темноте и сам не заметил, как заснул.
Артем проснулся от холода и еще от того, что по его телу бегали маленькие черные жучки. Он полежал немного, глядя в серый деревянный потолок. Из окналетел печальный белый свет. Было тихо, только где-то далеко-далеко играла музыка — попса 90-х, странно сочетавшая в себе быстрые ритмы и безмысленно-веселые тексты с минорной, обреченной мелодикой. Артем прислушался. За стеной, где спали близнецы, было тихо. Артем встал, потянулся, шурша смятой одеждой и хрустнув костьми.
Исщербленное маленькое зеркало, висевшее на двери, отразило изможденного сурового юношу в сомнительной щетине и царапинах. Отражение Артему понравилось. «Значит, вот как я сейчас выгляжу. Пожалуй, мужественнее, чем раньше».
На подоконнике лежала шахматная доска, на веревках под потолком висели вещи.
Артем вытащил из кармана сплющенную пачку, закурил и — не с тревогой, только еще с предчувствием тревоги, безымянным чувством, противоположным надежде — спустился вниз.
По кухне бродили куры, и по сеням бродили куры, а ни близнецов, ни хозяина видно не было. Чертыхнувшись, Артем вытащил мобильник — 7 часов утра. Чудесно, иначе и не скажешь.
Далекая музыка утихла, пролязгала по шоссе какая-то колымага.
Артем набрал Гипнос. Сбросил, едва она взяла трубку. Если может говорить, значит, все хорошо. Экран засветился приветливым голубым огоньком — перезванивала. Снова сбросил, перезвонил сам.
— Алло! — весело сказала Гипнос.
— Вы где? — злобно шепнул Артем.
— На речке, — растерянная его недовольством, ответила Гипнос.
«Что еще за речка?» — подумал Артем, а вслух сказал, — немедленно домой. Что вы, издеваетесь, что ли?
— Хорошо, — после паузы сказала Гипнос. Голос у нее был серьезный и грустный.
— Все, давай.
— До свиданья.
Артем запихнул мобильник в карман и, повернувшись, столкнулся с чуть светившейся в темноте пятнистой головой Андреича.
— Доброе утро, — сказал Артем.
— Вы бы дали детям отдохнуть, — после паузы сказал Андреич, — а то только испортите.
— Спасибо, но я сам справлюсь, — вежливо ответил Артем.
— Я и не сомневаюсь, — льстиво отвечал Андреич, увлекая его на кухню, — а вы простите, кто? Старший брат?
— Дядя, — ответил Артем, — вот, доверила сестричка.
— Ага, ага, — кивал Андреич, разливая жидкий чай в пыльные фарфоровые кружки, — угощайтесь, — он подвинул Артему вазочку с цементным брикетом халвы.
— Спасибо, — Артем глотнул безвкусного чаю, колупнул, чуть не сорвав ноготь, твердокаменную халву.
Кухня, довольно чистая и даже со свежей скатертью на столе, была украшена многочисленными фотографиями умирающего Ельцина. Черно-белыми, цветными, психоделически-яркими, выдержанными в мягких, полупрозрачных тонах итальянского неореализма — но везде первый президент России, страдальчески зажмурившись, давился распухшим мясистым языком, а по пухлым щекам его текли черные нефтяные слезы. На заднем плане угадывалась высокая фигура в плаще и шляпе с узнаваемым профилем Владимира Владимировича Путина.
— Это вы Ельцина так не любите? — спросил Артем, — или Путина?
— Я никого не люблю, — сурово мрачно отрезал Андреич. И отодвинул от Артема халву.
— Понятно, — ответил Артем и оглянулся на дверь в прихожую.
— Вы вот вчера водку купили, я видел, — начал Андреич.
— Ну да, — удивившись повороту разговора, отвечал Артем.
— А моему труду вы не доверяете, — сухо заключил Андреич, — думаете, тех трех сотен не стоит…
— Я вовсе не…
— Нет уж, дайте, я закончу, — поднял палец Андреич, — так сказали бы сразу. Так, мол, и так, эта твоя блевань нам, питерским, не нужна, неси сдачу, старпер.
— Послушайте, — начал было Артем, но старика было уже не остановить.
— Не надо тут благодетелей из себя корчить. Нам ваши подачки ни к чему! Коли вы считаете, что я вам фуфел гоню, так имейте смелость прямо сказать! А не покупать тайком химическую дрянь.
— О господи, — пробормотал Артем, отодвигаясь от стола и закуривая.
— Что «господи»? — наседал старик.
— Да ничего, — наконец рассердился Артем, — хватит уже скандалить на пустом месте. Нормально все с вашим самогоном.
— Пробовали?
— Нет.
— Вот и не говорите!
Артем выдержал психологически точную паузу, — так, может, вместе продегустируем? Только детей встречу и…
Андреич степенно огладил себя по лысине, сказал для приличия: «Конечно, с утра…», но, видно, был доволен. И Артем со своей стороны был доволен тоже. Водку он купил именно для того, чтобы выпить с хозяином. Им руководила, во-первых, старая сентенция, давно уже ставшая не убеждением даже, а частью его личности, о том, что истина, якобы, в вине; а во-вторых, бесконтрольная, иррациональная и очищенная от всякой смысловой нагрузки надежда — надежда сама по себе, не важно на что и почему, иначе именуемая чувством «авось». Авось, Андреич окажется бывшим сотрудником ГРУ — и расскажет по пьяни о методах поиска и преследования отечественных спецслужб. Авось, Андреич окажется тибетским монахом (что подтверждалось его лысой головой) и научит Артема паре боевых приемов. Авось Андреич — ветеран-чернобылец (на что вполне указывали пятна на его голове), приобрел под влиянием мирного атома паранормальные способности и сможет им помочь… В общем, вариантов было неисчислимое множество.